РассказЪ о кашерномъ Говне!!!

ВАРШАВСКАЯ КОНДИТЕРСКАЯ

В то время я был ещё ребенком, и, когда по радио объявили, что Германия напала на Польшу, особо и не забеспокоился. Родители же наоборот дни напролёт суетились и ссорились.

– Нужно брать всё, что сможем унести и бежать в Советы к родственникам, – говорила мать отцу. Отец не хотел ничего слушать.

– Я родился и вырос в Польше, и никакая фашистская гадина не заставит меня покинуть дом! – грубо отвечал он матери на её просьбы. Мама, в итоге, ничего не добилась, и мы остались дома, в пригороде Варшавы.

После того, как мою родную страну окончательно оккупировали фашисты, они стали свозить евреев в гетто. Меня во время отправки разлучили с семьёй, и больше я никогда не видел своих бабушку, отца, мать и маленькую сестрёнку Анну. Дни напролёт я всматривался в лица единоплеменников, надеясь увидеть в них знакомые черты своих родных, но всё тщетно. Только потом мне стало известно, что их отправили в Освенцим, и шансов, что они остались в живых практически не было.

Жизнь в гетто была сущим адом. Непрекращающийся голод и страх перед смертью были моими постоянными спутниками. Однако и здесь были свои маленькие радости, на которые в обычной жизни я бы даже не обратил внимания. Например, когда у одного офицера из сумки выпало четыре кусочка хлеба, и он этого даже не заметил. Я подождал, пока он уйдёт. Затем, дождавшись, подобрал хлеб, и мы вместе с моим другом Радеком весь вечер пировали, стараясь есть как можно медленнее, растягивая удовольствие. Или как однажды один добрый человек, работавший в мирной жизни библиотекарем, подарил мне книгу о приключениях Тома Сойера, и я несколько дней подряд погружался в мир, выдуманный автором этой замечательной книжки.

Но вот настал тот ужасный день, когда немецкие оккупанты устроили настоящую кровавую баню. Люди прятались кто куда, я же, заслышав издалека топот шагов карателей, со всех ног понёсся к ближайшему укрытию – деревянному туалету. Протиснувшись в отверстие, я через какое-то время понял, что тут, в этом царстве нечистот, есть ещё кто-то. Этим кем-то оказался пожилой худосочный седобородый раввин. Я провёл с ним всего три дня, но за этот короткий отрезок времени узнал больше, чем за всю свою предыдущую жизнь.

Старца звали Исаак Баэшет. До оккупации он был раввином в синагоге в Кракове. Первое, что я отметил в его образе, это глаза – серые, невероятно печальные и поразительно добрые. Эти глаза старого раввина остались со мной на всю жизнь.

См. дальше!!!